– Светает, – зябко поежился только что выжавший рубаху Шутник и уселся у небольшого костерка.
– Значит, скоро дальше двинем, – вполне обоснованно предположил кто-то из волонтеров, кажется, Густав.
– И на хрена ночью куда-то переться надо было? – поддержал его ворчание Олаф.
– Командирам видней, – наставительно заявил Арчи, и волонтеры заткнулись.
Командирам, конечно, видней, но не понимаю я, что ж такое должно было стрястись, если нас на ночь глядя с места сорвали. К тому же ни обозов по дороге не встретилось, ни еще каких вспомогательных армейских частей. Одни патрули комендантские и пехота. Так войны не начинают. А восстание подавить – это карателям работа, а не нам. Разве что совсем дела швах. Но тогда и мы положения не спасем.
Как задремал – не помню. Вот вроде еще сижу, закутавшись в плащ, а потом сразу темнота, толчок в бок и хмурое лицо Арчи.
– Просыпайся. Выступаем.
Я поднялся на затекшие ноги, помотал головой, вытрясая из нее вязкую хмарь сна, и огляделся. Сплошная пелена низких облаков в кои-то веки расползлась, и в ее разрывах проглядывало хоть и серое, но чистое небо. Солнце еще только начинало подниматься над верхушками деревьев и бледно-розовым шаром выглядывало из-за ив. Дождь больше не накрапывал, и даже ветер перестал выдувать из-под одежды жалкие крохи тепла.
Живи и радуйся, казалось бы. Но радоваться некогда – лейтенантику неймется, и он всю плешь проел капралам, заставляя их ускорить сборы. Ну а те и рады стараться, да так, что несколько шишек и синяков уже нашли своих новых владельцев. Ничего, лишняя зуботычина еще никому не повредила. Главное, самому на нее не нарваться.
Пехотинцы закрыли дымившиеся угли костров срезанным дерном, и по заросшей высокой травой едва заметной тропке наш отряд начал удаляться от реки. Вскоре мы добрались до проселочной дороги, которая через несколько верст, в свою очередь, вышла к сделавшему петлю Императорскому тракту.
Низкорослые ивы сначала сменились зарослями орешника, потом белыми стволами замелькали березы, а в отдалении замаячила высоченная стена сосен. Воздух посвежел, из него пропала ставшая уже привычной за последние дни болотная сырость и затхлость.
– Кейн, Карл, Немой, – остановился рядом обходивший отряд Линцтрог. – Вы в авангарде. Дистанция шагов двести, больше не отрывайтесь.
– Куда идти-то? – поглядел я в оба конца пустынного тракта.
Не нравится мне эта затея, ох не нравится. Тенью чую – не к добру это. Настроение вообще на редкость мерзкое: голова с недосыпу болит, одежда сырая, в сапогах можно лягушек разводить. Да еще ко всему прочему насморк начинается.
– Туда, – указал направо Линцтрог. – Куда еще? Версты через две развилка на Старый Перент будет, там нас дождитесь.
– И даже думать забудь, чтобы деру дать, – прошипел мне на ухо капрал Брольг. – Живьем освежую.
– Да как можно? Я ж… – возмутился в голос я. – Я ж… Да для меня отряд…
– Заткнись, – оборвал мои причитания капрал. – Я тебя, гаденыш, насквозь вижу. Только попробуй какой номер отколоть, живо на виселице станцуешь. Понял?
– Понял, господин. Разрешите идти?
– Проваливай.
Ну я и пошел. Догнал Карла и Немого и, обходя лужи, поплелся рядом по обочине тракта. Шли мы молча. С Немым, понятно дело, не поговоришь, Карл тоже будто в рот воды набрал. Да и сам я к нему с разговорами не лез. Тут не языком трепаться надо, а по сторонам смотреть. Увидишь, как солнечный луч на доспехе или наконечнике стрелы блеснет, – молодец, может, и хватит удачи в живых остаться. А проглядишь – никакая удача не поможет.
Пока все было спокойно, но, думается мне, затишье это обманчивое, ложное. Не стали бы из-за пустяков почти весь гарнизон форта сюда перебрасывать. Так что на засаду в любой момент нарваться можно.
Телега показалась, когда мы уже успели отмахать по тракту, пожалуй что, с полверсты. Ухватив Немого за рукав, я жестом показал ему, чтобы он перешел к другой обочине, и, затянув ремень шлема, вышел вперед. Предосторожность оказалась напрасной: правивший заваленной всяким хламом телегой старик вряд ли мог даже помыслить о нападении на нас. Тем более, что позади него сжались, стараясь сделаться как можно более незаметными, две девчушки лет по десять от роду.
И все же рисковать я не стал и взмахом руки приказал ему остановиться, когда до морды гнедой лошадки оставалось еще с десяток шагов.
– Кто таков? – Я поправил врезавшийся в предплечье ремень щита и, не сдержавшись, громко чихнул.
Зашедший сбоку Карл внимательно оглядел телегу и махнул мне, что все в порядке.
– Шон Нильсон, вольный поселенец из-под Забра. – Дедок с опаской поглядел на нас, но, различив на плащах герб Ранлоу, немного успокоился. – К родне в Риист перебираюсь.
– А чего так, на старости лет? – Я заглянул в телегу и махнул Немому: проходи.
– А будто сами не знаете! Неспокойно у нас стало. Разбойники совсем обнаглели, да с севера всякая нечисть полезла. На той неделе источник у Завражного хутора отравили – дюжину человек схоронили. Да и соседи… – Старик не договорил и махнул рукой. – Ну я поеду?
– А что соседи?
– А крайних соседи ищут, вот что. И если у меня родичи на юге – значит, доверия нет. Того и гляди – дом подожгут.
– По пути никто не попадался?
– Нет, ни единой живой души не встретили. По домам все попрятались, не иначе.
– Ладно, езжай, – разрешил я.
Пусть лейтенант сам решает, как с ним быть. Есть у меня сомнения, что старик не всю правду сказал. Да и тень с ним.
Ну а мы потопали по грязи дальше. Вскоре Немой закашлялся, а потом и мои легкие начал рвать сухой надсадный кашель. Вот ведь! Не удивлюсь, если к вечеру пол-отряда сляжет. Да что ж так холодно, в самом деле? Вроде и солнце уже пригревать начинает, а никак согреться не могу.